Начинающий политолог ЧелГУ: «Научной сенсации не получилось»

​Магистрант историко-филологического факультета Челябинского государственного университета решил проверить, как старение отражается на характере и деятельности депутатов Государственной Думы и рассказал о результатах.

— Матвей, как вообще пришла идея заняться именно этой проблемой?

— Различная статистика указывает на то, что наш мир стремительно стареет. ООН, например, прогнозирует, что к 2025 году число людей старше 60 лет превысит миллиард. На то же самое указывает и Росстат. Если сегодня у нас в стране насчитывает почти 36 миллионов человек нетрудоспособного возраста, то к 2046 году эта цифра перевалит уже за 43 миллиона. Порядка трети населения к этой дате будут нетрудоспособного возраста.

Это, конечно, серьёзно актуализирует тему изучения влияния старения на людей, особенно на политических лидеров, ведь именно они определяютне только течение своей жизни, но и течение жизни других людей, целого общества. Дело в том, что геронтология, том числе и социальная, в определении старения весьма тверда. Это не что иное как «необратимое увядание основных психологических и физиологических функций организма», а следовательно, оно должно оказывать негативное влияние на человеческую деятельность, в том числе и политическую.

Мой научный руководитель Василий Анатольевич Зорин предложил написать по такой теме работу, учитывая, что в российском научно дискурсе она не достаточно хорошо разработана. В США, например, такой проблемой политологи заинтересовали ещё в середине 60-х, а в России возраст политика анализируется в общих исследованиях элиты и лишь как один из не самых важных факторов.

— А почему анализировались именно депутаты Государственной Думы?

— Во-первых, Думу описанные выше тенденции стороной не обошли. У нас сейчас в ней 126 человек старше 60 лет, это на 10 человек больше, чем в прошлом созыве. Неуклонно растёт и средний возраст парламентариев, в Думе даже есть фракция, средний возраст которой приближается к 60 годам (59,2, если быть точным).

Во-вторых, Дума одна из самых многочисленных легислатур федерального уровня, то есть существует пространство для создания выборки и её корректировки. 

И, в-третьих, члены нижней палаты парламента одни из самых публичных политиков в России: они часто дают интервью, комментарии, их выступления в парламенте можно почитать в открытых базах данных. Учитывая нюансы методологии — это публичность была одним из ключевых факторов.

— И вы проанализировали всех, все 126 человек, их выступления и так далее?

— Нет-нет. Для меня было важно не просто оценить, как себя ведут возрастные депутаты по сравнению с молодыми. Важно было отследить их изменения в процессе долгого пребывания во власти. Говоря грубо, условного «молодого Гартунга» я сравнивал с «Гартунгом нынешним». 

Поэтому в выборке была сделана корректировка. Исследуемый депутат должен был быть членом нижней палаты не менее пяти созывов подряд, а таких нашлось только 14 человек, что, конечно, серьёзно облегчило работу.

— И что вы анализировали?

— Изменения сразу двух сторон депутата: психологической и деятельностной. В первом случае по особой методике составлялся психологический портрет парламентария (мотивационный профиль, тип политического лидерства, стиль межличностных отношений, артикулируемые им ценности и так далее). 

Тут использовались интервью и публичные выступления, опубликованные в открытых источниках. Бралось по несколько материалов за каждый созыв, проведённый депутатом в Думе. 

Во втором случае критериями стали количество вносимых депутатом законопроектов и изменения его формального статуса. Тут тоже хорошо помогла открытая база данных нижней палаты парламента.

— И к каким выводам в итоге пришли?

— Ну, научной сенсации не получилось, скажем так. Мы с Василием Анатольевичем исходили же из гипотезы, которая продиктована самим определением старения, то есть депутаты (по нашему мнению), должны были с возрастом снижать свою активность, но оказалось, что это не так.

Психологические портреты всех парламентариев достаточно стабильны. Изменения есть, но они наблюдаются всего лишь по одному из параметров и то, антагонистического изменения не прослеживается. Скажем, условный «этатист» не становится с возрастом «эгалитаристом», а лишь чуть более «радикализируется» в артикуляции этой ценности.

С деятельностью чуть любопытнее. Например, начиная с VI созыва депутаты от оппозиционных фракций резко нарастили законотворческую активность. За подписью, например, Геннадия Андреевича Зюганова в пятом созыве было внесено всего 19 инициатив, а в шестом уже 56, а в седьмом аж 101.

Однако, это не коррелирует с динамикой представителей партии власти, которая (с изменениями, конечно), но достаточно стабильна. В этом смысле я бы связывал динамику не с возрастом, а со спецификой партийной или фракционной среды.

Единственное, что можно отметить, это изменение формального статуса. С возрастом он укрепляется. Большинство из проанализированных депутатов стали заместителями или председателями комитетов, один даже в вице-спикером стал. Снижение формального статуса среди членов выборки, в прямом смысле фразы, случай единичный.

— А что же дальше?

— Я считаю, что отсутствие результата — это тоже результат. Тем более, что охватить все аспекты деятельности не удалось, а это создаёт предпосылки для дальнейшей работы: параметры можно менять, по-другому группировать, применять несколько другие методы. 

Для меня в целом эта работа «проба пера», что называется, которая открывает возможности для более серьёзной и глубокой работы над этим аспектом, тем более, что в России есть своя школа политпсихологии, которой, надеюсь, такая проблематика будет интересна.